|
- По праздникам отец ходил в синагогу и меня с собой брал.
- Где Вы учились?
- В еврейской религиозной школе. Учителя там отличные были, хорошо занимались с учениками.
- А на каком языке преподавание велось?
- На идише и на польском. Математика почти полностью на польском языке. После школы я закончил ремесленное училище, получил специальности слесаря и токаря. Потом я устроился в слесарню. Хозяин там был поляк: здоровый такой, симпатичный, ума палата! Очень толковый.Однажды мне дали задание починить замок у брички. Он плохо закрывался: раз закроется, раз нет. Я все это посмотрел, что к чему, кое-что оттуда выбросил, пошел в инструменталку, набрал деталей. Потом все подогнал, сделал чисто и гладко. Хозяин спросил на следующий день: «Ну, как? Закончил с этой бричкой?». Я говорю: «Все готово». Он сперва не поверил, подошел, раз двадцать открывал дверки. Все щелкало, и закрывалось. Ни разу отказа не было. «Ооо! Значит, ты кое-что умеешь, можно тебе важные задания поручать», - сказал он и после этого стал меня здорово уважать. Что у него на душе было, Бог знает, но ко мне хозяин относился толково.
- А как вообще в Польше относились к евреям? Вы ощущали антисемитизм?
- Конечно.
- В чем он проявлялся?
- Ну, например, евреям было небезопасно вечером гулять по городу. Но нельзя сказать, что повсеместно был антисемитизм. У отца на фабрике работали и евреи, и поляки, и русские. И все ладили друг с другом.
- Что было, когда немцы в город вошли?
- Сначала нас в гетто поместили. Но жили мы там, как в лагере. Никакими правами не пользовались, делали то, что заставят. А потом нас с братом в Освенцим отправили. Но братишка недолго прожил там, а я вот выжил.
- Находясь в гетто, Вы догадывались, куда Вас отправят дальше?
- Конечно. Мы все знали уже наперед, что нас ждет. В Освенциме я работал и, видимо, неплохо, раз живой остался. Трудился я на верстаке вместе с поляком из Варшавы. Его звали МарианБенчиски, чистый варшавянин. Он получал посылки от жены и со мной делился. Свою еду мы в столе держали, а грели рядом за стеной.
А жили мы в деревянных бараках, двух – трехэтажных. Почти ежедневно устраивались проверки, все искали виноватых в чем-нибудь, потом таскали на допросы, задавали наводящие вопросы, чтобы вытянуть нужную им информацию. Дураки болтали, а умные молчали. А то лишнее скажешь, и все пропало. Я оказался между умными и тоже держал язык за зубами, только глазами шлепал. Да и сейчас-то не много болтаю.
- Вы до конца войны в Освенциме пробыли?
- Нет, потом меня отправили в лагерь Маутхаузен, в Австрии. Я там тоже старался хорошо работать. И австрияки ко мне нормально относились, потому что от меня была отдача. Со мной работали два югослава, молодой и пожилой, и один еврей из Познани. Я им здорово помогал. Того еврея из Познани мне особенно жалко было. У него ничего не получалось со слесарным делом. Так я ему втихаря готовые детали подсовывал в ящик.
- Что с Вами происходило после освобождения из концлагеря?
- За несколько дней до освобождения я заболел тифом. Американцы забрали меня в госпиталь, там хорошо кормили, давали витамины. Потом предлагали ехать в Штаты, но я хотел к родителям вернуться. А они, оказалось, погибли в Белостоке…
- А как Вы приехали в Советский Союз?
- По работе. Сначала меня отправили на лесоповал в районе поселка Сиверский в Ленинградской области, потом стал механиком в гараже. А постепенно поднялся до начальника одного из самых крупных леспромхозов Карелии.
- Как Вы относились к коммунизму?
- К коммунизму относился положительно. Да и как иначе? Я же из рабочей семьи. И в партии, конечно, состоял, тогда нельзя было не состоять. |
