За этим делом закрепилось название «самолётного», там действительно было намерение похитить самолёт. Хотя на самом деле вся операция была направлена не только и не столько против самолётчиков, сколько на разгром крепнувшего сионистского движения в Ленинграде, да и в других городах Союза. Название «ленинградское самолётное дело» придаёт всему происходившему некий криминальный оттенок и уводит в сторону от тех целей, которые ставили перед собой участники с обоих сторон.

Среди арестованных в аэропортах «Смольное» в Ленинграде и в городке Приозерске на Карельском перешейке костяк, кстати, составляли рижане, было ещё трое бывших заключенных советских лагерей: Кузнецов, Федоров и Мурженко, а из ленинградцев там был лишь Марк Дымшиц с семьёй. Зато в Ленинграде в этот же день было арестовано ещё восемь человек и в более чем 40 квартирах были произведены тщательные обыски, причём большинство из арестованных и владельцев обысканных квартир абсолютно не были связаны с самолётной акцией, не знали и не подозревали о ней. Цель властей, возможно, и была предупредить попытку похищения самолёта, но не она была главной. КГБ решило обезглавить ленинградское сионистское движение и нагнать страх на всех тех, кто начал отклоняться от официальной линии и мог вольно или невольно оказаться в оппозиции к властям. И вот такое дело с криминальным подтекстом было очень удобным поводом, чтобы отвлечь внимание от истинных целей начавшейся компании.

Не ясно, была ли это инициатива местных ленинградских властей, либо всё делалось в общесоюзных рамках. «Хозяином» в Ленинграде в то время был Василий Сергеевич Толстиков, человек, известный как сторонник жёсткой линии в борьбе с инакомыслием и никак не замеченный в симпатиях к евреям. Похоже, что именно он решил навести порядок на вверенной его управлению территории и зарекомендовать себя решительным и инициативным руководителем перед московскими властями с расчетом на дальнейшее продвижение по службе. Впрочем, его заместителем был Григорий Васильевич Романов, один из самых честолюбивых и одиозных партийных вождей. Он люто ненавидел и травил всех тех, кто не приспосабливался безоговорочно под линию партии. Его имя ассоциировалось с «закручиванием гаек», жёстким полицейским режимом. Что же касается евреев, то по свидетельству писательницы Нины Катерли Г.В. Романов заявил, что «все евреи – граждане страны нашего потенциального противника». Забегая вперёд скажем, что в конце лета 1970 года В. С. Толстиков покинул свой пост и был отправлен послом в Китай, а его преемником стал Г. В. Романов. Ходили слухи, что опала В. С. Толстикова в немалой степени связана с «самолётным делом». Что же касается Г.В. Романова, то он пробыл около 13 лет на посту первого лица в Ленинграде, стал членом Политбюро, а после смерти Ю.В. Андропова рассматривался как реальный претендент на пост Генсека КПСС от сторонников жёсткой линии, но проиграл.

Немного об общей ситуации. Со времени смерти И. Сталина прошло около 15 лет. Старое поколение, пережившее годы войны и «большого террора» в довоенные и первые послевоенные годы было запугано пережитым и за исключением отдельных случаев безропотно воспринимало всё происходившее. Но выросло уже новое, послесталинское поколение, которое советская действительность не устраивала. Безудержная и злобная анти-израильская пропаганда, тотальное подавление очагов национальной культуры, дискриминация при приёме в учебные заведения и при приёме на работу и т.д. вызывали, по вполне понятным причинам, рост национального самосознания. Власти рассматривали это явление, разумеется, как антисоветское, ибо оно ими никак не было санкционировано. А всё антисоветское подлежало искоренению. Вот и подоплёка «ленинградского сионистского дела» как его гораздо правильнее надо было бы называть.

Теперь о самолёте. Был ли он, то есть была ли реально идея его похитить и улететь в капиталистическую страну, чтобы тем самым привлечь внимание к ситуации, имеющей место в Советском Союзе? Да, была. Уже были молодые люди, хоть и пока немногочисленные, поставившие своей целью вырваться из страны победившего социализма и переехать в Израиль и готовые для этой цели использовать любые средства. Собственно, легальных средств почти не было. Права на эмиграцию из страны в те годы практически не существовало. Можно было лишь подать заявление в ОВИР (Отдел Виз и Регистрации Иностранцев) с просьбой отпустить в Израиль в рамках воссоединения семей к «Тель-Авивской тёте», вошедшей в народный фольклор. Шанс на успех был исчезающее мал, зато такой человек засвечивал себя перед властями и делал свою жизнь после этого очень не лёгкой. После Шестидневной Войны 1967 года и разрыва дипломатических отношений между Советским Союзом и Израилем и без того низкие шансы уехать легально стали ещё меньше.

Это были годы, когда Советская власть ещё казалась крепкой и неуязвимой и которая, предполагалось, будет незыблемо стоять долгие годы, причём никаких признаков либерализации не было видно даже на дальнем горизонте. Единственным вариантом несанкционированно покинуть Советский Союз была туристическая поездка в капиталистические страны с последующим бегством и просьбой о предоставлении политического убежища. Такие единичные случаи были, но в капстраны могли ездить избранные, к тому же семья оставалась в Союзе с крайне малым шансом его покинуть.

Немудрено, что в подобных условиях у людей энергичных появлялись самые невероятные планы бегства из Советского Союза с использованием любых средств – от надувной резиновой лодки и до похищения самолёта. Нет нужды объяснять, что в массе своей планы эти так и оставались нереализованными.

К людям такого образа мыслей относился и Гиллель (Гриша) Бутман, житель Ленинграда, которому шёл четвёртый десяток. Юрист по образованию, он волею обстоятельств начал свою карьеру, работая в милиции с трудновоспитуемыми подростками. Но в числе его знакомых была Лия Лурье, одна из лучших пропагандисток еврейской культуры и языка иврит тех дней. А далее он оказался замешанным в дело Натана Цирюльникова, одно из первых антиеврейских дел послесталинского периода. 50-летний ленинградский инженер Натан Цирюльников был арестован в 1960 году после встречи с израильским дипломатом и ему было вменено в вину распространение материалов об Израиле и контакты с сотрудниками израильского посольства в Москве. Г. Бутман был в числе его близких знакомых. Последовал обыск, кратковременный арест, допросы в КГБ. Разумеется, увольнение из рядов милиции не заставило себя ждать, да и вообще вся работа в области юриспруденции оказалась практически запретной. К концу шестидесятых годов Г. Бутман, человек весьма энергичный и активный по природе своей, оказался одним из лидеров сионистского движения Ленинграде. На жизнь он теперь зарабатывал ремонтируя домашние электроприборы.

Разумеется, его угнетала жизнь в Союзе, где он чувствовал себя человеком второго сорта, и мечтой его было переселиться с женой и дочерью в Израиль. Но ленинградский ОВИР в то время давал разрешения на выезд лишь старым и больным людям, да и то в единичных случаях. И Г. Бутман, понимая безвыходность ситуации, был готов обсуждать любой план. Планы были, но представлялись не реальными, границы Советского Союза были крепко и надёжно заперты славными советскими пограничниками.

Всё это было так, пока на сцене не появился другой человек по имени Марк Дымшиц. Знакомство это состоялось в результате целой серии случайных событий. Диалектический материализм учил нас, что случайность - проявление закономерного и, наверное, в данном случае это утверждение прекрасно подтвердилось. Поэтому не имеет смысла останавливаться на тех случайных событиях, в данном случае это не существенно. Такие люди как Г. Бутман и М. Дымшиц должны были встретиться. Рука судьбы или рыбак рыбака видит издалека, решайте сами, что более подходит в данном случае.

Потому, что и М. Дымшиц мечтал покинуть Советский Союз. Но по профессии М. Дымшиц был лётчиком, окончил лётное училище, служил в Советской армии (демобилизован в звании майора), а потом в гражданской авиации и имел большой опыт вождения самолётов и это сразу ставило многие планы, до того малореальные, на практически выполнимую основу. Профессия М. Дымшица и многочисленные связи и контакты и неиссякаемая энергия Г. Бутмана и явились фундаментом «самолётной идеи». Идея похитить самолёт впервые обсуждалась в последние дни декабря 1969 года. В первом варианте предполагалось наполнить большой рейсовый самолёт своими людьми, готовыми на подобный вариант развития событий. Похитить этот самолёт, после взлета из Ленинграда (Ленинград был удобен из-за близости к границе Советского Союза). После этого М. Дымшиц должен был довести этот самолёт до Швеции (Финляндия исключалась, ибо у Советского Союза и Финляндии было действующее соглашение о взаимной выдаче преступников, коими тут же, без всякого сомнения, объявили бы похитителей). В Швеции предполагалось сдаться властям и организовать пресс-конференцию, рассказав на ней всему миру о побудительных мотивах данного происшествия.

Началась работа по подбору людей, готовых лететь в таком рейсе. Это было крайне не просто ввиду совершенно очевидного риска и опасностей, с этим связанных. Хотя первоначально идея была полностью ленинградская, но найти в городе нужное количество людей не удалось. Тогда обратились за помощью в другие города, в Прибалтику, в Ригу и в Вильнюс. С этими городами у ленинградцев были тесные связи и здесь ещё сохранились старые сионистские традиции. Так планировавшаяся акция перестала быть чисто ленинградской.

Однако, кроме этой чисто технической проблемы, была и другая, более значительная, моральная. Ведь похищение самолёта неминуемо будет связано с насилием, а это никакими законами не разрешено, эти действия всеми будут квалифицированы как преступные. Ситуация усугублялась тем, что к этой тактике начали прибегать и палестинские террористы, для которых все средства были хороши в борьбе против Израиля. Похищение самолёта и угон его в Швецию как бы давало некую легитимацию палестинским террористам.

Мнения разделились и решено было запросить Израиль. Тут предоставилась такая возможность. Получил разрешение на выезд в Израиль доктор Ашер (Саша) Бланк. А. Бланк был неким исключением в политике ОВИРа, он был человеком средних лет и ещё вполне трудоспособным, врачом по профессии. Таким разрешение на выезд обычно не давали.

Но Саша и его кооперативная квартира на Витебском проспекте в Ленинграде были известны всему еврейскому Ленинграду. Разумеется и КГБ тоже, где она и её владелец квалифицировались как рассадник националистических и сионистских настроений. Прекратить подобную активность можно было одним из двух путей: или посадив владельца квартиры, сфабриковав какое-либо уголовное обвинение, либо организовав его отъезд из страны. Власти пошли по второму пути, первый было не очень удобно применять: Саша был фронтовиком, ушёл воевать добровольцем, причём на войне он был ранен и остался инвалидом. Поэтому властям показалось разумнее отпустить его.

Через А. Бланка и был послан запрос относительно возможной акции. Ответ был отрицательным. Израильтяне сочли, что связь евреев с воздушным терроризмом, даже преследующим достаточно благородные цели, принесёт куда более вреда, чем пользы.

Ленинградцам, где с самого начала были не только настойчивые сторонники, но и убеждённые противники захвата самолёта, пришлось отказаться от этой идеи, какой бы заманчивой она кому-то не казалась. Ленинград вышел из игры.

Но туда вошла Рига, где группа еврейской молодёжи уже на свой страх и риск решила осуществить эту акцию. На сей раз речь шла о маленьком самолёте АН-24, летавшим по трассе Ленинград – Приозерск (небольшой городок на севере Карельского перешейка, у границы с Финляндией). Разумеется, при участии М. Дымшица, иначе она была технически невыполнимой. Были ещё в этой группе и три человека, осужденные некогда за антисоветскую деятельность и освободившиеся из мест заключения. По советским законам им запрещалось проживание в крупных городах и их ближайших окрестностях. Но одного из них, Эдуарда Кузнецова, который освободился в 1968 году после семи лет заключения и проживал в городке Струнино (101-й километр от Москвы) под гласным надзором, удалось прописать в Риге после того, как он женился на местной жительнице. Жена Э. Кузнецова и её братья были в числе организаторов «рижской самолётной акции» и уговорить Э. Кузнецова примкнуть к участникам труда не составило. Ну, а Э. Кузнецов убедил ещё двух своих товарищей.

Так сформировалась рижская группа, задержанная органами КГБ на аэродроме «Смольное» под Ленинградом и на аэродроме в Приозерске. Разумеется, власти решили примерно наказать задержанных, чтобы пресечь далее подобные попытки. Случись подобное происшествие в любой демократической стране, подсудимым бы мало что грозило, ведь практических действий за ними никаких не числилось и всё что можно было им предъявить – это лишь преступные намерения. Впрочем, демократия и Советский Союз имели мало общего и приговоры подсудимым были вынесены ещё до начала судебного процесса над ними и не в здании суда, а в здании КГБ на Литейном проспекте. Задача суда была чисто формальная – придать законный статус решениям КГБ.

Главными обвиняемыми КГБ решил считать М. Дымшица, ибо технически он был ключевой фигурой всего предприятия, и Э. Кузнецова, который оказывался рецидивистом, серийным преступником, что было для КГБ весьма удобным. Судебный процесс, состоявшийся в Ленинграде в декабре 1970 года в Ленинградском городском суде, в старинном здании на Фонтанке, был быстрым и гладким и скоро были зачитаны приговоры. И вот тут КГБ допустил грубую ошибку.

Двое главных обвиняемых: Марк Дымшиц и Эдуард Кузнецов были приговорены к смертной казни, остальные тоже получили значительные сроки, но основное внимание привлекли двое первых. Сразу пошла волна возмущения, причём, разумеется, международная. Смертная казнь для людей, не причинивших никому никакого практического вреда! Ситуация для КГБ осложнилась ещё тем фактом, что почти одновременно прошёл судебный процесс в Испании над террористами-басками, три лидера которых были тоже приговорены к смертной казни. Но там-то имела место реальная террористическая деятельность и были жертвы.

В итоге значительную часть мира накрыла мощная волна протеста против смертных приговоров в обеих странах и Советский Союз оказался в одной компании с авторитарным режимом генерала Франциско Франко в Испании. Ф. Франко оказался заметно дальновиднее советских властей. Быстро уловив общие настроения, он отменил смертный приговор, заменив его тюремным заключением. И теперь весь шквал возмущения обрушился на советские власти. Оказавшись в проигрышной ситуации, и они поспешно отменили смертный приговор, заменив его тюремным заключением. Совершенно неожиданно для всех на 30-е декабря был назначен кассационный суд. Процесс завершился лишь 24 декабря и ещё даже не истёк срок подачи кассационных жалоб. Адвокаты были вынуждены писать их в ночь перед заседанием. Кассационный суд и изменил приговоры.

Но главным для людей из КГБ был совсем не первый – самолётный, а второй ленинградский суд, который состоялся в мае 1971 года, где на скамье подсудимых оказались девять человек, все те, кого КГБ считал активными распространителями сионистских идей в Ленинграде. Они были арестованы под прикрытием «самолётного» дела, но связь с этим делом и соучастие удалось вменить в вину лишь двум подсудимым: Г. Бутману, который, кстати, 15-го июня находился даже не в Ленинграде, а на даче в Сиверской со своей маленькой дочерью, и М. Коренблиту, статья 64 (измена Родине), все остальные оказались обвиненными по статьям 70 (антисоветская пропаганда) и 72 (антисоветская организация). Г. Бутман получил наибольший срок – 10 лет, М. Коренблит – 7, остальные от пяти лет и до года.

Первый « самолётный» процесс был, в общем, чисто формальным и, не допусти власти такого просчёта со смертными приговорами, он бы прошёл относительно незаметно. Основное внимание было на втором процессе, он должен был выполнить основную миссию по искоренению сионистского движения и сионистских настроений.

В ходе подготовки этого процесса произошли ещё более драматические для КГБ события. Выяснилось, что арестованные лишь самая верхушка гигантского айсберга, который может протаранить и серьёзно повредить советскую систему. Количество свидетелей (а это были либо очевидные соучастники обвиняемых, либо люди им, по крайней мере, сочувствующие) начало расти как снежный ком. Десятки людей, вызванные на допросы, стояли в приёмной КГБ в очереди за пропусками. Своих следователей Управлению КГБ по Ленинграду и области не хватило и в помощь были мобилизованы следователи буквально со всего Союза: от Приморского Края до Гродненской Области. Обвиняемых оказалось слишком много и власти побоялись организовать один общий судебный процесс, он был бы слишком грандиозным. Были организованы параллельные суды в Риге и Кишиневе, где на скамье подсудимых сидели ребята из Кишинева, но учившиеся в Ленинградских ВУЗах, к которым добавили ещё пару ленинградцев, не бывавших вообще в Кишиневе.. Всего на скамьях подсудимых оказалось в общей сложности 34 человека.

Разумеется, властям никак не хотелось показывать всему миру, что речь идёт всего лишь о людях, возрождавших свою национальную культуру. Поэтому везде выпячивалась некая криминальная составляющая, как планы похищения самолёта, а в Кишинёве всё попытались свести к краже старого множительного аппарата «Эра», который действительно где-то достали, отремонтировали и пытались переправить по частям в Ленинград. На этом аппарате предполагалось печатать неофициальное периодическое еврейское издание «Итон», первые два номера которого были изданы в Риге, а готовый третий изъят КГБ при обыске, а его главный редактор Л. Коренблит – арестован.

Следствие чётко и ясно показало и доказало, что сионистская зараза уже проникла вширь и в глубь. Доказательством этому стала и начавшая набирать силу компания акций и писем протеста против судов, причём подписанты были и в Ленинграде, где, казалось бы, всё подчистили и всех убрали. У людей из КГБ было три альтернативы дальнейшего развития событий: ужесточить компанию запугивания, посадив на скамью подсудимых ещё несколько десятков наиболее активных пропагандистов, оставить всё как есть, то есть тем самым как бы открыть ворота сионистской пропаганде или вытурить из страны активистов, в расчете, что без них всё затихнет и успокоится.

КГБ пошел по третьему пути. В декабре 1970 года Ленинград покинула семья уже упоминавшегося Натана Цирульникова, который, выйдя из тюрьмы, совсем не сидел сложа руки. Но в этой семье, кроме его супруги, была ещё дочь с мужем, молодые люди двадцати с небольшим лет, недавно завершившие учёбу в высших учебных заведениях. Такого в Ленинграде ещё не случалось и это было начало той большой алии, что продолжается и до сего дня, то усиливаясь, то ослабляясь, но не останавливаясь. Сам Натан Цирульников по прибытии в Израиль был удостоен чести стать трёхмиллионным жителем страны.

Разумеется, те, кто были арестованы, получили свои сроки, ведь советская власть никогда не признавала своих поражений, но задачу, которую они поставили перед собой, они сполна выполнили. Сроки, впрочем, под тем или другим предлогом тоже были многим сокращены.