|
«Вы что, с помощью этой акции хотите развеять стереотип о жадности евреев?» «Вы думаете, бездомным нужны ваши фрукты?» Такие вопросы задавало телевидение. Но на то они и журналисты. А на самом деле было все так:
Балтийский вокзал. Холодно и моросит. «Попрятались наши зайки», – вздыхает Аркадий Тюрин, редактор журнала «Путь домой». «Зайки» – это бездомные обитатели вокзала. Нам предстоит |
раздать под дождем сто кило апельсинов и бананов. Фрукты куплены ко «Дню бездомного» прихожанами Синагоги. Раздачу взяли на себя волонтеры Аркадия. Как взяться за дело, они знают – сами были бездомными в недавнем прошлом. «Сарафанное радио» действует безотказно, и вскоре к желтому Фольксвагену с фруктами робко подтягиваются потрепанные, побитые жизнью бедолаги, в просторечии именуемые «бомжами». Многих из них сотрудники журнала «Путь домой» знают по именам, спрашивают, как дела, здороваются за руку…
«Никогда не произносите слово «бомж»! – предостерегает меня Аркадий. – Это типичный язык вражды, к сожалению, укоренившийся в СМИ».
И действительно, какие это бомжи? Просто несчастные люди, личности – каждый со своей судьбой, со своей гордостью, со своим отношением к происходящему. «Не надо меня фотографировать! Ведь я же вас не фотографирую!» – отворачивает лицо подошедшая дама. Именно дама – при макияже, на каблуках, с сумочкой,– пусть все это облупившееся и потрепанное, но видно: человек следит за собой… Другие к фотографированию относятся положительно и даже прихорашиваются перед объективом. «Спаси вас боженька», – кланяется, прижав руки к сердцу, старичок с забинтованной головой. Впрочем, полученным подарком довольны не все: «Лучше б хлеба, конфет принесли…», – ворчит одутловатый «зайка», заглядывая в полученный пакет. «Яблочек, луку бы, чесноку…» – мечтательно протягивает другой... Что ж, на будущее учтем.
После вокзала едем в «Ночлежку». Мы с Еленой – сотрудницей журнала «Путь домой» – суетимся, расфасовывая фрукты. Обитатели выстраиваются в очередь за заветными пакетиками. Каждый старается произвести на нового человека положительное впечатление, от чего как-то нехорошо сжимается сердце. «Я не бомж! У меня скоро прописка будет!» – с гордостью сообщает первый же из них… Переходим к «лежачим». На одной из коек лежит нестарый, но иссохший, с мучнисто-бледным лицом человек. «Вы шведка или финка?» – внезапно обращается он ко мне. «Вообще-то еврейка. Из Большой Хоральной Синагоги…» «Тогда – ад мэа вээсрим!» - говорит он мне, и фотоаппарат падает из моих рук. Потому что «ад мэа вээсрим» на иврите обозначает «Живите до ста двадцати лет!» «Откуда вы знаете?» - шепчу я. «Люди научили. Я не еврей. Мой отец грек, а сам я русский!»
Я никак не могу выговорить это же пожелание в ответ. Потому что доподлинно знаю: бездомные до ста двадцати не живут… |