Анна Бродоцкая Две Рахили, толстая и тонкая

91-летняя петербурженка Анелия Ефимовна Козырева делится воспоминаниями о двух своих бабушках-тезках.

«Папина» Рахиль Мою бабушку со стороны папы звали Рахиль. Мою бабушку со стороны мамы тоже звали Рахиль. Папина мама была худенькой, прямой и очень гордилась своей фигурой. Мамина мама была толстой и неповоротливой. Папина мама носила вставные зубы. У маминой зубы были свои, но всего десять. «Папина» Рахиль, проживавшая в Ленинграде, считалась «хозяйкой, столичной», а «мамина» Рахиль из Днепропетровска – «провинциалкой». Вдобавок «папина» Рахиль ела только кошерное, а «мамина» – все подряд. Все это давало повод «папиной» Рахили посматривать на «мамину» гордо и свысока, когда та приезжала проведать дочь.

***

Когда мой папа Ефим решил жениться на маме Софье, разыгралась настоящая трагедия.  «Папина» Рахиль выступила резко против. Как же так, у жениха и у невесты матерей зовут одинаково! И если одна Рахиль умрет, то внучку нужно будет назвать в честь нее! Но сделать это будет нельзя, ведь вторая-то Рахиль жива! И вот моя бабушка по папе наотрез отказалась «Папина» Рахиль с внучкой Анелией показаться на свадьбе. За ней ехали на фаэтоне! Еле-еле уговорили! Но прибыла она… в черном платье! Всю жизнь мама, когда ссорилась с бабушкой, махала рукой и говорила: «Ну что с вас взять, если даже на мою свадьбу вы приехали в черном!». Но бабушка моя отвечала: «У Б-га есть две награды – для самой лучшей невестки и для самой лучшей свекрови».  У нее было пять сыновей, но жить она предпочитала с моей мамой – потому что она еврейка и разбирается в традициях. Старшие сыновья-то на русских женились.

***

До переезда в Ленинград «папина» Рахиль жила в Николаеве. Дед-портовой грузчик рано погиб в аварии. У бабушки осталось пять пацанов. Чтобы их прокормить, она открыла дома столовую с кошерными обедами.

***

«Папина» Рахиль всегда была очень церемонной. Свою соседку в Николаеве она звала не иначе как «мадам Аронова», а та величала ее в ответ – «мадам Докторович».

***

«Папина» Рахиль всегда готовила себе отдельно. У нее был отдельный шкафчик с дырками в стене, выходившей на улицу – вместо холодильника. Перед Песахом в нашей квартире в доме Грота две полки расчищали, и бабушка ставила туда свою пасхальную посуду – белую, с голубой каемкой. Она часто говорила мне смешную фразу: «Зажги примусес!». Я дразнила ее: «Скажи по-еврейски!». Она сердилась: «Не знаю!». «Тогда скажи по-русски», – не отставала я!

***

Когда мой папа умер, бабушка хотела лечь на пол, но ее уговорили этого не делать. Сняли с кровати перину, она сбросила обувь и сидела в одних чулках.

***

Когда умер младший брат мамы, «маминой» Рахили об этом не сообщили телеграммой – мама сама вызвалась поехать в Днепропетровск. Увидев ее на пороге, Рахиль буднично спросила: «Какого числа умер Кока?». Ей ничего не говорили, но она почувствовала! Молча ушла в квартиру. Сняла обувь и надела черные чулки… После этих двух случаев я до сих пор без обуви никогда не хожу!