От яда до ада

Трагическая история моего прадеда. То, что не сумели с ним сделать пары ядовитой серы, довершил сталинский режим.

В этом месяце исполняется 71 год со дня смерти моего прадеда Якова Иосифовича Винца. Он умер в возрасте 49 лет, став одной из жертв режима, становлению которого он отдал много сил и которому честно служил до последнего дня жизни.

* * *

Если верить фольклорным источникам, дьявол пахнет серой. Не знаю, была ли ведома эта «не проверенная наукой» информация Иосифу Винцу, талеснику из городка Клинцы Брянской области. Но талесы он вымачивал в каком-то составе, основную часть которого составляла именно сера. Семья жила очень бедно. А детей было много: от трех браков. Мой прадед Яков был сыном от третьей по счету жены. Спутниц жизни мой прапрадед менял вовсе не потому, что был поборником разнообразия в личной жизни. Запах серы не уходил из дома. И, конечно, вряд ли он имеет какое-то отношение к инфернальным силам. А вот бациллы Коха в парах этого вещества чувствуют себя отлично. Две первые жены и некоторые из старших детей Иосифа Винца умерли от чахотки. Забегая вперед, скажу, что и самого талесника в конце концов настиг туберкулез, который и стал причиной его смерти. Правда, уже в преклонном возрасте… Младший сын Яков как будто родился бунтарем, ниспровергателем устоев, по которым много лет жила религиозная семья. Вид харкающих кровью домочадцев навел его на очень простую (во всяком случае, по меркам нашего времени) мысль: а не стоит ли вымачивать талесы в другом – безвредном – веществе? Этой идеей он и поделился с отцом. Сей разговор положил начало целой серии конфликтов между старшим и младшим поколением Винцев. Тот аргумент, что состав «стирального порошка» завещан предками, для Якова был пустым звуком. Чаша весов, на которой лежали жизни членов семьи, была явно тяжелее чаши со зловонной смесью. Из этих ссор с отцом он вышел стопроцентным атеистом, убежденным коммунистом и человеком, свято верящим в науку и великую силу просвещения (эта вера культивировалась в нашей семье, и я разделяю ее и по сей день). Яков Винц недолго учился в хедере. На этом его «официальное» образование было закончено. Он был самоучкой: чтение книг и самостоятельные занятия русским языком (на образование способного мальчика у семьи денег не было) сделали его идеально грамотным, просвещенным человеком. Он стал членом бунда, потом вступил в ВКП(б). Его единственный сын, мой дед Иосиф Яковлевич Винц, так рассказывал об этом: - Часть бундовцев была за строительство еврейского социалистического государства в Мейта Хоновна Винц (на переднем плане) с друзьями. Полтава, 1912 г. Палестине, а часть была за реформирование политической системы России. Еврейское государство в Палестине тогда казалось гораздо большей утопией, чем построение нового общества в России. И отец как реалист вместе с частью бундовцев примкнул к ВКП(б). До 1917 года прадед был профессиональным революционером: было преследование со стороны властей, уход от шпиков, ссылки… В 1915 году он женился на красивой, практичной и умной девушке, которую звали Мейта Хоновна («в миру», так сказать, – Мария Ефимовна – меня назвали в честь нее) Воск. И хоть они оба были сторонниками марксизма, у них была хупа. Несмотря ни на что, традиция соблюдалась… Согласно семейной легенде, красавица-прабабушка как-то пришла в местное жандармское управление и умудрилась до того заболтать полицейского, что он отменил сибирскую ссылку ее мужу и нескольким его сотоварищам-подпольщикам…

* * *

Мой дед Иосиф Винц (названный в честь своего деда) родился в апреле 1916 в Нижнем Новгороде. Вскоре семья переехала в Полтаву – к родителям жены. Одним из первых Внизу – Мейта Хоновна и Яков Иосифович Винц с сыном Иосифом. Ленинград, 1929 воспоминаний дедушки было впечатление, произведенное красотой родителей. Отец был рослый, смуглый брюнет, широкоплечий, похожий, скорей, на артиста, чем на партийного работника, которым он стал после революции. Мама внешне нисколько не походила на еврейку: невысокого роста, шатенка, круглолицая и зеленоглазая. Она как-то долго плакала из-за того, что какой-то мальчишка обозвал ее «а кетиш ойг», что на идише означает «кошачий глаз». Следующим воспоминанием дедушки были дни еврейского погрома, учиненного петлюровцами в Полтаве. Он – четырехлетний мальчик – отсиживался с теткой на огороде. Еду им приносили украинские девушки-соседки и… мама. Согласно семейной легенде, она, надев украинскую вышитую кофточку, лихо разгуливала по городку. Пришлые погромщики ее за еврейку не принимали. Никто из знакомых местных ее не выдал…

* * *

Прадед занимался просвещением, в силу которого, как я уже писала, он свято верил: организовывал в Украине школы и ликбезы. Карьера его шла вверх – в начале 20-х его перевели на работу в Ленинград. В качестве временного жилья Винцам дали комнату в Доме ученых на Дворцовой набережной (бывшем дворце великого князя Владимира). Дедушка, гуляя со мной маленькой, показывал мне окно этой комнаты, выходившее на Неву. Прадед продолжал трудиться на ниве просвещения. Семье (в нее теперь входили не только дедушка и его родители, но и брат и сестра прабабушки, которые приехали к ним жить) дали три комнаты в коммуналке на площади Труда. (Позже одну из комнат отобрали, решив, что жилплощади у Винцев слишком много).

* * *

В 1937 году прадед как-то уцелел. Арестовали его в 1939. Статья была обычная для того времени – 58-я, измена родине. С деда и прабабушки взяли подписку о невыезде – они ждали высылки из города или ареста. Дедушка – студент физического факультета ленинградского университета – каждый день ходил на учебу, как в последний раз. Ночью они с матерью прислушивались к каждому шороху за дверью их коммуналки. Но и тут прабабушка проявила свои незаурядные деловые качества. Я не знаю, как (и сегодня уже не у кого спросить), но она смогла найти адвоката, который взялся за дело. По тем временам, это было настоящее чудо! Был суд – обычный, так сказать, а не тайное заседание тройки. Статью об измене родине сняли. Заменили ее какой-то пустяковой – экономической, Я. И. Винц после тюрьмы. 1940 г. связанной с неправильным расходованием средств. Назначили минимальное наказание. В 1940 прадеда выпустили – зачли время, которое он просидел в тюрьме под следствием. Он сам считал, что сравнительно легко отделаться ему помогло то, что он, в отличие от многих других, не сломался под пытками – не подписал ни одного навета на себя. А предлагали ему подписать стандартную бумагу, в которой говорилось, что он шпионил в пользу одной из западных разведок… Когда в 90-е годы появились публикации о пытках в сталинских застенках, ничего нового наша семья об этом не узнала. Прадед еще в 40-м году шепотом рассказал семье о том, как заключенные стояли сутками в тесной камере – сидеть приходилось по очереди; как им не давали пить и спать, о ночных многочасовых допросах. В коммунизме он не разочаровался: считал, что сталинское правительство извратило верную ленинскую доктрину. Зато Мария Ефимовна перестала испытывать теплые чувства к учению Маркса – ее мировоззрение пошатнулось. Она страшно ненавидела Сталина до конца своих дней и в кругу близких людей не звала его иначе, чем «палач» и «цербер».

* * *

Перед прадедом, так сказать, извинились. Его с женой для поправки здоровья отправили в санаторий. Там он, жизнерадостный по натуре человек, счастливый своим избавлением, всячески веселил публику: сочинял шуточные стишки. Последним его местом работы была должность заместителя директора Центрального лектория, что на Литейном проспекте. В начале 1941-го у Якова Иосифовича Винца, старого марксиста, здорового, рослого человека, прошедшего царскую ссылку и работу сутками напролет на благо социалистического отечества, начало сдавать сердце. Сталинские методы выбивания признательных показаний за десять месяцев тюрьмы полностью сломили его железное здоровье, на котором в свое время не отразились даже ядовитые пары серы. В декабре 1941 он умер в ленинградской больнице. Мой дед к тому времени уже полгода воевал на ленинградском фронте…

* * *

5 марта 1953 года по радио объявили о смерти генералиссимуса и вождя народов. Семья вздохнула с облегчением: дед видел, как сцепляли эшелоны на Московском вокзале, и не строил иллюзий относительно того, для кого они предназначены. Дело врачей было в разгаре… В тот день моя мама, шестилетняя девочка, застала свою бабушку Марию Ефимовну плачущей у радиоприемника. Она спросила ее: - Бабуля, почему ты плачешь? - Это слезы радости, Эллочка. Цербер сдох. Удар, убивший Сталина, случился с ним в Пурим – праздник избавления. Думаю, в тот день прабабушка еще раз оплакала своего мужа, человека, еще в юности наивно отдавшегося стихии, которая поглотила его.

Мария Конюкова Фото из семейного архива автора