Мария Конюкова «Мне очень повезло в жизни»
* «Внезапно мама сказала на идише: уходи!» * «Не держу зла на людей, которые не хотели оставлять меня у себя» * «Я была похожа на цыганку» * «Дяденька, возьмите меня с собой!» * «Гной лился, как из водопроводного крана» * «Люба, ты жидовка?» * «Отвечать не могла – только плакала в ответ»
Раиса Аркадьевна Каткова. 2011 г.	Петербурженка Раиса Аркадьевна Каткова рассказывает сбивчиво, иногда начинает плакать. Вытирает слезы, заставляя себя продолжать: она понимает, что, как это ни тяжело, особенно в ее возрасте – ей уже 85 – надо довести рассказ до конца. На самом деле, ее история тяжелая, но счастливая, похожая на чудо. В ее семье погибли только представители старшего поколения: все дети прошли живыми через ужасы войны и Холокоста. Отец Раисы (тогда ее звали Рахиль) держал портновскую мастерскую в городе Красноармейске Донецкой области. В семье было   трое   детей:   старший  брат  выучился  на
инженера и уехал работать на Дальний Восток. А две сестры – Рая самая младшая – жили с родителями и бабушкой… Тот теплый день 1941 года был самым обычным. Конечно, уже шла война, и ходили слухи о том, что семью ждет нечто страшное: фашисты уничтожают евреев. Доброжелатели советовали уезжать. – Но мы не уехали – все было спокойно, почти как в мирное время. В тот день сестра понесла готовый заказ кому-то в пригороде. А я была еще дома – с родными. Когда в дом вошли немцы и украинские полицаи, мама что-то почувствовала – уж не знаю, как. Но она сказала мне на идише ни с того, ни с сего: «Уходи». И я быстренько выбежала, пока меня никто из непрошенных гостей не заметил. Больше я никогда не видела ни маму, ни папу, ни бабушку. Я много раз мысленно с ними прощалась, говорила те слова, которые должна была сказать им при их жизни…
Раиса Аркадьевна смахивает слезы и продолжает: – Остаток дня и ночь я провела под кроватью у соседки: она побоялась сказать мужу, что прячет меня… На следующий день она меня выпустила. Забегая вперед, скажу, что я не держу зла на людей, которые меня скрывали, но не хотели надолго оставлять у себя. Они и так рисковали. Я до сих пор не могу понять, почему никто из них не выдал меня, не донес… Я пешком дошла до шахтерского города Горловки – он лежал в руинах после бомбежки. Я пошла дальше: решила пробираться к линии фронта. Отмечу, что Раиса Аркадьевна полгода скиталась по чужим людям. А лет ей было 15-16. – Сейчас все дети умные, – вздыхает Раиса Аркадьевна. – А мы были такие дураки… Рая (Рахиль) в юности
Уж не знаю, что конкретно она имеет в виду, но выжить в таких условиях, среди чужих людей, не попавшись в лапы немцев, вряд ли смогла бы глупая девочка. Когда стало совсем холодно, Раю приютила многодетная семья Боровых – семейство было настолько большим, что среди его членов вполне можно было затеряться. Она стала называть себя Любой Боровой. Спрашиваю: – А вас по внешности не принимали за еврейку? – Я была, похожа, скорей, на цыганку, хотя немцы, как известно, цыган жаловали не больше, чем евреев. Знаете, на Украине много таких же гарных, черноволосых и чернооких девчат, какой я была в молодости… Когда потеплело, Рая решила во что бы то ни стало пробиться к своим – перейти линию фронта, которая в том момент проходила где-то в районе Днепропетровска. Во время очередного этапа своих, казавшихся тогда просто бесконечными, скитаний, она случайно встретила летчика, который из окружения также пробивался к своим. – Я упала ему в ноги и заплакала: «Дяденька, возьмите меня с собой!». Он, конечно, не особенно был рад: еще бы – таскать за собой девчонку с подозрительной внешностью – но некоторое время мы «путешествовали» вместе. Он говорил, что я его младшая сестра. А потом он как-то заявил мне: «Этой ночью я перейду линию фронта. А ты здесь оставайся». Я опять плакала – просила взять меня с собой. Но на этот раз мне уговорить его не удалось… А вскоре во время ночной облавы меня поймали и угнали на работы в Германию. Тогда многих молодых так угоняли…
С мужем И я оказалась в Лейпциге, на немецком военном заводе. Работала в цехе кем-то вроде уборщицы. Не знаю уж, какой там из меня был работник: была я истощена до предела. За полгода скитаний у меня совершенно расстроилось здоровье: из веселой краснощекой девочки я превратилась в настоящую доходягу. Меня измучил совершенно чудовищный гайморит: гной лился из носа, как из открытого водопроводного крана… Меня спас один доктор, поляк по национальности. Он сделал мне прокол, после которого мне заметно полегчало. Он, кстати, был единственным, кто догадался, что я еврейка. Спросил меня: – Люба, ты жидовка (в польском языке это не ругательство: поляки так называют евреев вполне «официально» – М. К.)? Я, уже имея большой отрицательный жизненный опыт, отвечаю:
– Нет, я русская. Так и не призналась. Он только вздохнул: – Ой, Люба, сколько русских я за свою жизнь повидал – ни у кого таких глаз, как у тебя, не видел… В Лейпциге Раиса прожила с 1942 по 1945 год. Победу в город принесли американцы. Они и освободили работников этого военного завода. Раиса Аркадьевна опять смахивает набежавшие слезы и продолжает: – Я тут уже назвалась своим подлинным именем, сообщила, что я еврейка и сказала, что хочу домой, в Красноармейск. Все поражались не только тому, что я, при моей национальности, осталась жива, но и тому, что я как-то передвигалась и разговаривала, будучи с ног до головы покрыта фурункулами. Дома мне опять повезло: меня почему-то не заподозрили, как многих угнанных в Германию, в том, что я там сотрудничала с фашистами. Хотя проверяли, задавали вопросы. А я отвечать уже не могла – не было сил. Только плакала в ответ. * * * Вскоре выяснилось, что сестра и брат тоже остались в живых… После войны Раиса Аркадьевна пошла сразу работать – получить образование не было возможности. В 1954 году, будучи в гостях у знакомых в Кронштадте, она познакомилась со своим будущим мужем. Они вместе уже более полувека. Раиса Аркадьевна продолжает: – У меня прекрасная семья: муж, два сына, внуки, правнуки. Один сын у нас доктор, второй – инженер… Сестра моя живет тоже в Санкт-Петербурге… Знаете, мне очень повезло в жизни.