- Безусловно, явление нашего времени. Утверждение о том, что ксенофобия присуща людям биологически, весьма спорно. Все упирается в то, кого мы называем «чужими». Приведу простой пример: во времена крестовых походов христиане и мусульмане, хоть и рубились насмерть, но чужими друг друга не считали: и в религиозном, и в социальном смысле они были очень близки. Ксенофобия – это новое социальное заболевание, связанное с глобализацией и недостатком рецептов для решения новых социальных проблем.
- Как глобализация повлияла на развитие ксенофобии в обществе?
- Дело в том, что в наше время очень сильно увеличилось человеческое разнообразие мира, разительно изменился этнический ландшафт. И теперь люди во всем мире с изумлением наблюдают, как в Израиле, внутри собственного государства, евреи умудряются распадаться на недружественные группы. На самом деле, ксенофобия – не биологическое явление, а форма социального недовольства, выраженная в резкой отрицательной реакции на новое и непривычное. Ведь когда вокруг привычное культурное пространство, люди чувствуют себя в своей тарелке. Вот, к примеру, в советские времена жили себе в Петербурге среднестатистические петербуржцы. И вдруг в конце 1980-х – начале 90-х ландшафт внезапно меняется. Конечно, до перестройки представители других этнических групп в Петербурге тоже имелись. Однако до этого они проживали в своеобразных «гетто»: к примеру, азербайджанцы работали, в основном, на рынке. Но внезапно «они» стали появляться повсеместно. И сразу началось: «Оккупация! Помогите! Спасите!» Налицо неадекватная социальная реакция. На самом деле высокий уровень ксенофобии – это вовсе не показатель реальных проблем «от приезжих». Скорее, это связано с нормами «принимающего» общества. Если эта норма мала, если она дискриминационна, то «другому» в таком обществе нет места.
- А каким образом формируются эти нормы?
- В первую очередь – через язык науки, образования и культуры. Это тот пласт, где происходит выработка и визуализация нормы. К примеру, открывает школьник учебник и видит на картинках исключительно светловолосых, голубоглазых мальчиков и девочек. Автоматически люди с другой внешностью начинают восприниматься им как «не норма», как «чужие».
- Значит, в изменении этого языка и лежит ключ к преодолению ксенофобии в обществе?
- Верно, однако быстрыми, силовыми методами эту проблему не решить. Необходима работа над сознательным расширением нормы, деэтнизации того, что сейчас чрезмерно этнизировано. Через 2 – 3 поколения, не раньше, эта политика принесет плоды.
К сожалению, сегодняшнее общество мыслит исключительно в рамках этнонациональной парадигмы. Обратите внимание на то, какой язык закрепился в СМИ: «Сегодня утром два кавказца напали на жителя нашего города». Здесь имеет место нерелевантность идентичности для данного конкретного события. В самом деле, нападали-то они не как «кавказцы» (что само по себе хамский термин, на мой взгляд), а как бандиты! Не нужно с детства приучать людей втискивать все жизненные явления в этнические рамки, мыслить этническими категориями. Этнические обозначения не должны присутствовать в научном и культурном дискурсе, в рассуждениях о социальных проблемах. Вот если мы говорим об этносе в культурном контексте, тогда, разумеется, эти обозначения вполне уместны. Российское образование и наука, на мой взгляд, грешат излишней акцентированностью на этнических различиях между людьми. Изобретают, к примеру, науку этнопсихологию. Я к такого рода наукам отношусь резко отрицательно. Разумеется, различия между людьми есть, но они не являются непреодолимыми, и тем более, врожденными. По большей части они просто надуманы. Региональные особенности культуры, в принципе, существеннее национально-этнической принадлежности. Человек, живущий в Петербурге, - это петербуржец. А у нас национально-этническая принадлежность в высшей степени сакрализована: о ней – «либо хорошо, либо ничего». Но на самом деле о ней нужно говорить как об одном из способов объединения людей. Ведь нас объединяют самые разные вещи: язык, хобби, профессия, секс, в конце концов! Так давайте говорить о национально-этнической принадлежности не как о чем-то принципиальном и самодовлеющем, а как об одном из множества способов объединения людей.
- Поможет ли в работе над «деэтнизацией» нормы социальная реклама?
- Конечно! Это та самая визуализация, о которой я говорил. Необходимо двигаться в сторону развития «визуальной антропологии». Ведь для современного общества наиболее значимый способ представления – это визуализированная презентация. Если в 19 веке интеллектуал читал книгу, то сегодня он смотрит кино. И в этом смысле социальная реклама очень важна. Но только она должна быть очень умной и тонкой, иначе эффект будет обратным. Хороший пример – реклама (правда, не социальная, а обычная) китайского чая, которая сейчас расклеена по всему городу на стендах. Люди привыкают к образу симпатичных и, заметьте, обычных «китайцев», и это замечательно!
- Эффективны ли, на Ваш взгляд, различные акции, призванные привлечь общественное внимание к проблеме ксенофобии? Вот наша община, к примеру, недавно провела акцию по стиранию со стен домов расистской символики…
- Это, безусловно, хороший способ, но с одной существенной оговоркой. Важно, чтобы в этой акции участвовали представители не одного, а разных вероисповеданий. Приведу пример: как-то раз в Сан-Франциско на стене синагоги нарисовали свастику. И тогда евреи позвали протестантского священника, епископа, имама. Они взяли огромный валик и все вместе эту свастику закрасили. Фотография с ними обошла все СМИ! Вот это и есть социальная реклама: религиозные сообщества совместными усилиями борются против проявлений расизма. Потому как если евреи в одиночку борются с антисемитизмом, это никого не цепляет. Ну понятно, думают окружающие, люди защищают сами себя, что ж в этом особенного?
Кстати, именно с этим связан мой личный печальный опыт. Вы знаете, за что я по шапке получил?
- Насколько мне известно, за то, что Вы «продали Россию евреям», то есть нам!
- На самом деле не за это! Я потом поговорил с редскинами (другое их название – «Антифа»), и они мне объяснили, чем я так взбесил скинхедов. Я попросту не вписался в картину мира нацистов. Они прекрасно понимают, когда антифашистом является еврей. Для них человек, занимающийся самозащитой, играет по правилам. Евреев-антифашистов они не так ненавидят. А тут я, со своей «славянской» физиономией, стал выступать с экранов, обличать фашизм. Они увидели во мне предателя, врага! Меня даже в печально известный «Список врагов русского народа» зачислили…
Возвращаясь к вопросу о социальной рекламе, повторюсь: чем она шире по своему охвату, тем лучше.
- А как бы Вы отнеслись к идее литературного проекта, где авторы ставили бы перед собой цель – улучшить имидж нацменьшинств в глазах общественности? К примеру, в каком-нибудь детективе главный герой – грузин, весь из себя положительный, настоящий герой…
- Не пойдет. Подчеркивать, что «другой» хороший – то же самое, что подчеркивать, что он плохой. «Плюс» или «минус» здесь роли не играют. Ведь за этим стоит представление о том, что есть некое значимое качество, объединяющее всех «других». Именно эта характеристика и делает «другого» «другим». Я принципиальный противник программ толерантности, основанных на лозунге «Они – хорошие!» Ведь тем самым мы создаем дополнительные границы между людьми. Наоборот, общество должно осознать, что качества людей ВООБЩЕ не зависят от их национально-этнической принадлежности!
- А как Вы относитесь к программе «Толерантность», принятой в Петербурге?
- Скажу так: я один из тех, кто эту программу делал. Но авторы этой программы пока не были допущены к ее реализации. Поэтому в настоящий момент я не готов отвечать за конечный результат. Не знаю, во что выльется это начинание. Честно говоря, имеющаяся ситуация вызывает у меня некоторое беспокойство. Как говорится, «благими намерениями…» Было бы замечательно, если бы за реализацией этой программы был общественный контроль.
|