| ЕВРЕЙСКИЙ КАЛЕНДАРЬ И ПРАЗДНИКИ |
|
| ДЕТСКИЕ САДЫ, ШКОЛЫ, ЕШИВА |
|
| |
Воспоминания Александра Шейнина о его учителе Авром-Абе Эздрине. Публикация 4
Раввин Авром-Аба а-Коэн Эздрин.ז'ל * |
Продолжаем публиковать воспоминания Александра Шейнина о его наставнике и учителе Авром-Абе Эздрине, легендарном шамесе ленинградской Синагоги. Все фотографии – из архива Александра Шейнина. Об авторе читайте здесь |
Прощание |
В доме престарелых, куда Авром-Абу перевели после операции, он первое время очень переживал. Вырванный из привычного потока времени, знакомых людей и предметов, почти слепой, беспомощный, в капельницах и зондах, на инвалидном кресле он путался, как многие в этом доме, стонал и кричал проходящим мимо санитарам и посетителям: «Одну минутку, будьте любезны, пожалуйста! Я Авром-Аба Эздрин, я вышел из дома и потерялся! Пожалуйста, отправьте меня домой!». Постепенно, он видимо, свыкся, сник и притих, погрузившись в одному ему и Б-гу известные размышления.
Даже среди измождённых глубоких старцев, сгорбленных трясущихся старух, вывозимых, как и он, на каталках из палат в большую гостиную, он смотрелся особо, отличаясь осанкой, обликом лица, опущенными навсегда тяжелыми веками. Он выглядел патриархом. Отцом Авраамом.
Именно там, в этом доме, недалеко от «Тахана Мерказит», ещё до того, как он окончательно слег и погрузился в небытие, до того, как его перевели в другой дом и другую палату, состоялась наша с ним по-настоящему прощальная встреча.
В тот день я взял с собою навестить Авром-Абу четверых своих сыновей – сколько их было тогда в 2000 году. Его вывезли к нам в кресле, одетого аккуратно, почти по-субботнему. Я приблизился, поприветствовал его и назвался – вдруг не узнает.
- Алек? Доктор? Шалом, шалом! – указательным пальцем своей руки он чуть приподнял упавшее веко, взглянул на мгновенье и едва улыбнулся, увидев меня и детей. – Ну, что слышно? Что делается? – спросил он обычно, как всегда.
А я, как когда-то, постарался ему рассказать, что делается, и про каждого из детей.
Он предложил их «побенчить» – благословить, ведь он коэн, и я по очереди подвёл к нему одного за другим, начиная со старшего, сандаком которого Авром-Аба был ещё в ленинградской коммуналке. Он поочерёдно возлагал на их головы руки и, крепко придерживая ермолочки, шептал с закрытыми глазами, называя имя каждого: «... Ивареха А-Шем вэ ишмиреха... Осветит тебе лицо ... и принесёт мир...». И так каждого, как и прежде, когда он благословлял их на «апшерос» подстригая их локоны, потом в праздники, а то и просто, по случаю...
После этой, по-настоящему прощальной встречи, были уже редкие посещения, разговоры с дежурными медсестрами, молчаливое сидение у постели и порой псалмы или почти беззвучный знакомый нигун... Я напевал ему семейные наши мелодии «Субботы и праздников», «Ахим – бридер» и ту, его, которой он нас учил в коммуналке, на обрезании, а потом на выкупе моего первенца Менахема-Менделя (сына Авром-Абы тоже звали Менделем): |
Аз их волт хобн кеях, Ун волт, кенен шраен, Волт их лейфун ин дигасн, Ун шраен, шабес хаейм, Ла а-Шем...
Микелес маим рабим Маим рабим адирим, Адирим мишебрей йом.
(Тегилат-а-Шем, стр133)
(Если бы у меня были силы И мог бы я кричать, Бежал бы я по улицам и кричал: Суббота сегодня Г-споду!) |
И по сей день, спустя почти что четверть века, я ношу с собой, как талисман, тот огрызочек бумаги, на котором русскими буквами я пытался записать слова любимой песни Авром-Абы...
...Возвышают реки голос свой, Вздымают реки волны свои, Но сильнее ревущей воды, Великой и могучей, Сильнее морских валов, Господь в высотах своих...
(Сохранилась и магнитофонная запись того дня).
В последний раз я видел его уже беспробудно спящим, почти потерявшимся в светлом казённом белье с печатями лечебного учреждения, совершенно одного в маленькой чистой палате, где тумбочка была непривычно пуста, где на стенах не было типичных для больничек репродукций, а на окне – цветов.
Только самое последнее и необходимое: лампочки, кнопки и какие-то шланги.
Я подумал тогда: «Вот так растворяется, вот так уходит, так исчезает с мирского света человек. Не взяв с собой ничего из привычных ему вещей».
Тогда же, вместо него и без спросу, я прочитал за него «Видуй» – молитву умирающего. Авром-Аба говорил о себе, что он «ровесник века». Шел 2000 год – закончился его век.
|
Не последняя встреча |
Авром-Аба
| Хав-Алеф, 21-го элула, 5747 (1987) родился Йосеф Коган, сын Изи и Софы ז'ל Коган. Изя пригласил меня и ещё нескольких на «лехаим» в кухоньке съёмной квартирки в Гило. «Чтобы вскорости у тебя!», – сказал он мне.
Через год, в тот же день, в Хав-Алеф элул, 5748 (1988) в главу «Ки таво» (Когда придёшь ... в Землю Израиля), где описаны законы и правила поведения в Эрец-Исраэль, родился Моше, первый из детей, появившихся у нас на Святой земле.
Бар-мицву (тринадцатилетие) Йосефа Когана отмечали в зале бывшей иерусалимской гостиницы «Рамат Тамир», той самой, что когда-то была нашим первым благословенным пристанищем на Святой земле.
Во время торжества поступило известие о смерти р. Авром-Абы Эздрина ז'ל. Часть гостей и я в их числе, тотчас отправилась на похороны на Ар-а-Менухот, а часть, чтобы не омрачать радость бар-мицвы, осталась.
После похорон мы вернулись на продолжение торжеств.
Так судьба этой датой – Хав-Алеф элул – снова подтвердила тайную и явную связь наших душ. |
Ccылки на предыдущие публикации: Предисловие (объяснительная записка) Первая встреча Бар-мицва папы «Шлухос мицва» ( р. Авром-Аба и р. Ицхак-Эльханон) Мир народам Авром-Аба в семейном альбоме Александра Шейнина Махт а брохе! – соверши благословение! |
|
|
| |
| ЕВРЕЙСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА |
|
|