Мария Конюкова  «Где эта улица, где этот дом…»

В Бруклине вышла книга воспоминаний Иосифа Неймотина – брата Рафаила Неймотина, который был известным в еврейском Петербурге человеком, прихожанином Большой Хоральной Синагоги. Обоих братьев давно нет в живых. Мемуары Иосифа Неймотина были записаны под его диктовку сыном Львом еще в 1986 году и заканчиваются (вернее, обрываются) жутковатыми словами: «И это все. На этом месте отец сказал, что воспоминания стали для него слишком тяжелы, и нет сил их продолжать…»

Встреча в аэропорту Бен-Гурион (1989). На снимке справа налево: р. Авром-Аба Эздрин, светлой памяти, – бывший шамес ленинградской Синагоги. Р. Рафаил Неймотин, светлой памяти. Р. Мордха Романов, светлой памяти. Р. Ицхак Коган – раввин Синагоги на Большой Бронной. Д-р Александр Шейнин – известный деятель отказа. Р. Арье-Лейб Файн. Все эти люди были тесно связаны с жизнью ленинградской еврейской общины. Фотография из архивов Александра Шейнина Говорят, с годами боль, если не проходит, то несколько притупляется. Человек преисполняется мудрости и смотрит на перипетии, случившиеся с ним в прошлом, с философским спокойствием. Книга воспоминаний Иосифа Неймотина «Где эта улица, где этот дом…» полностью опровергает этот тезис. Эти мемуары – воплощение боли, которая не проходит со временем. Автор писал эти страницы в 1985-86 годах в Нью-Йорке, когда все уже было позади, и никаким ужасам жизни его и его семьи не суждено было повториться: впереди у него было еще пять лет спокойной жизни – Неймотин умер в 1991 г. в возрасте 81 года. Но нет! Автор так и не смог довести книгу до конца – боль, которую доставляли воспоминания о прошлом, стала абсолютно невыносима. Семью, в которой вырос Иосиф Неймотин, никак нельзя назвать обычной. Ее история разительно отличается от того, что происходило с большинством еврейских семей, как до, так и после Октябрьской революции. И неудивительно, что рука советской карательной системы провела именно эту семью через все круги своего ада. Название книги – цитату из песенки «Крутится, вертится шар голубой» – можно связать лишь с тем, что жизнь заставила ее героя много скитаться. Вот, кстати, его рассуждения о сути бродяжничества: «Не нашел человек свое место в жизни, безразлична причина, которая вытолкнула человека из нормальной жизни, причин уйма – сколько звезд на небе». Больше содержание и тон мемуаров никак не ассоциируются с приставучей мелодией простенького вальса (исследователи до сих пор спорят о том, какой его вариант появился первым: русский или на идише «Vu Is Dos Gesele» («Где эта улочка?»)… Внутренняя музыка текста, скорей, похожа на лязг тюремных засовов. Семью, в которой вырос Иосиф Неймотин, можно назвать необычной хотя бы потому, что они еще до революции жили в Петербурге – недалеко от Московского вокзала. Отец был преуспевающим коммерсантом – его деятельность позволяла кормить жену и пятерых детей. Семья Неймотиных приняла революцию без восторгов. И это, опять же, не самая обычная реакция: российские евреи были как в первых рядах революционеров, так и среди тех, кто просто поддержал октябрьский переворот, так сказать, не выходя из дома. Возможность вырваться из черты оседлости, свободно перемещаться по стране, работать, поступать в высшие учебные заведения, не боясь не попасть в процентную норму, была великим освобождением для евреев Российской империи (кто знал тогда, какой оскал антисемитизма покажет им позже советская власть…). Религиозная семья Неймотиных опять поступила «нестандартно»: миллионы юношей и девушек из черты оседлости штурмовали вузы столичных городов, а Неймотины отправили двух сыновей учиться в городок Невель (Псковская обл.), в ешиву.

Шмуэль Неймотин – отец Иосифа

Фотография из книги

Фотография из книги

Большинство жителей Советской России не поверили словам Ленина о том, что нэп – это всерьез и надолго. И опасались играть с новой властью в какие-либо игры. И тут Неймотины, как Фотография из книги говорится, оказались в меньшинстве. Их безграничное доверие к людям, простая мысль, состоящая в том, что каждый человек может сам выбирать свой путь, привела их к тому, что они и советской власти продемонстрировали свои предпринимательские способности. Мать семейства открыла на Невском кошерный ресторан. О как наивны они были!.. Нэп свернули. Первый раз отца Иосифа удалось откупить от расстрела – это было сразу после революции. В 1937 году карающая десница сталинизма опустилась на его бедную голову. Скромный, величественный, набожный, Шмуэль Неймотин в мемуарах сына окружен ореолом праведности и мученичества. Иосиф был лишенцем, человеком, для которого в вузах «государства трудящихся» не нашлось места. И работы хорошей для него так и не нашлось. Вся эта семья был наказана с самого начала. За что? За то, что хотели исповедовать иудаизм. За то, что хотели соблюдать обычаи, которые им были дороги. Они никому не мешали. Они просто были не такими, как большинство. И сталинизм, который и своих-то самых преданных сторонников стер в порошок, начал уничтожать Неймотина. Он пережил и войну, и блокаду Ленинграда. В 1951 году она сам был арестован и пять лет провел в лагерях. Вот главный вывод, вынесенный им из лагерной жизни: «…люди не выходят из лагерей исправленными. Исправленных только выносят за зону и закапывают в промерзшую землю». Фотография из книги Не смог вернуться в родной Ленинград. Жил в Алма-Ате, где не мог дать своим двум сыновьям нормальной жизни. Лейтмотив мемуаров – это два вопроса: «За что?» и «Как они могли?». Но царство абсурда не дает ответа на подобные вопросы – на то оно и царство абсурда. Даже спустя много десятилетий, даже в благополучной Америке. Но есть здесь и светлые моменты. Засекреченная, ушедшая в подполье, но духовно насыщенная жизнь хасидской общины. Дерзкие, удачные акции – такие, как строительство миквы в подвале дома в Алма-Ате; бескорыстное служение родителям Ребе; под угрозой собственного благополучия – спасение целой еврейской семьи от ареста; тайный ремонт мацейве – надгробия могилы отца Ребе…

***

Язык, которым написана книга, странен. Он буквально напичкан образами страшного прошлого, которое встает из бездны, лишь чудом не поглотившей автора мемуаров. Речь автора самобытна – он умышленно имитирует библейский стиль изложения, намекая на поистине библейские муки, которые пришлось ему ни за что перенести. Вот как он описал предчувствие, захватившее его перед последним арестом отца в 1937 году: «Катится, катится самая свирепая волна на семью нашу, последняя для многострадального отца нашего». А вот повествование о его собственном аресте: «Ноябрь метельный, морозный, года пятидесятого, пятое число громом грохнуло, два ангела горя на москвиче к дому подкатили, шофера погонов красных у руля оставили, и в дом гостями страшными вошли. Окинув меня взглядами огненными, свирепыми, арестовали, сесть, без спроса не вставать, приказали, искали, искали, полы ковыряли, ничего страшного не нашли, меня в тюрьму увезли. На Виноградовой угол Дзержинской приемщику жертв в бастионе сдали, черными крыльями махнули, и исчезли, дело свое черное сделали». Даже корявые, не вполне грамотные с литературной точки зрения обороты, – словно какофония звуков, порожденных ужасной душевной болью. К этой книге может быть разное отношение, ибо повествование путаное – читать его, проникая в поток сознания автора, преодолевая постоянные «скачки во времени» нелегко: «Извилисты пути Г-сподни – извилист и слог мой». Главное в мемуарах «Где эта улица, где этот дом…» – то, что это человеческий документ, рассказывающий о том, как человек боролся за собственную независимость в самое безжалостное время. Боролся и выстоял.

Книгу Иосифа Неймотина «Где эта улица, где этот дом» можно взять в библиотеке Большой Хоральной Синагоги начиная с сентября 2012 г.