|
|
«Добрый ангел», осмелившийся вступиться за еврея. Алексей Пантелеймонович с женой и детьми
| Какие воспоминания под конец жизни остаются для нас самыми дорогими? В молодости мы пытаемся как можно сильнее напитать свой внутренний мир самыми яркими впечатлениями. Некоторые из нас прямо говорят: «Чтобы было, о чем вспомнить». Но вот, в чем главный парадокс: память наша выбирает как самое важное нечто совсем иное. Иногда даже то, что напрямую к нам не относится…
И наиболее важным, невысказанным чувством оказывается не любовь, а благодарность и восхищение чужой смелостью.
У Наума Яковлевича Норинского очень дрожит правая рука. Когда повествование достигает пика, дрожь на несколько секунд прерывает его речь. Норинский жалуется:
- У меня болезнь Паркинсона. Впрочем, ничего удивительного: мне в следующем году исполнится девяносто лет.
Наум Яковлевич – военный медик, полковник медицинской службы в отставке. Его судьба – яркий пример того, что называется счастливой историей жизни еврея в Советском Союзе. Закончил военно-медицинскую академию, служил на Северном флоте.
|
Наум Яковлевич в 5 классе еврейской школы (в верхнем ряду,
2-й справа). Поселок Эрштмайск близ Херсона
| Участвовал в главных событиях, ставшими историей России прошлого века. Война оставила его в живых. Репрессии 30-х миновали. Антисемитская кампания начала 50-х тоже, слава Б-гу, оставила его «без внимания».
С женой состоит в счастливом браке уже 65 лет.
Наум Яковлевич открывает передо мной страницы семейных альбомов. Тут все четко – по-военному: все фото на своих местах, расположены по темам в хронологическом порядке; аккуратнейшим образом вставлены в уголки. Норинский рассказывает о семье четко и скупо – опять невольно вспоминаешь о том, кто он по профессии:
|
Наум Яковлевич с женой. Жутковатая подробность: мама жены умерла с горя в 1953 году, узнав о смерти Сталина…
| - У нас с женой двое детей: дочь и сын; четверо внуков, семь правнуков. Все живут в России.
Я смотрю на безмятежные фотографии красивых, улыбающихся людей. Думаю: вот счастливая жизнь!
Наум Яковлевич показывает мне свою коллекцию открыток «Медицина в изобразительном искусстве». Есть здесь и серьезные картины, агитирующие, к примеру, за соблюдение правил гигиены. Есть и фривольные картинки, на которых изображены обнаженные прелестницы, осматриваемые эскулапами. Норинский с успехом провел не один десяток выставок своих открыток в самых разных местах.
- Я создал музей протезирования в центре протезирования на Бестужевской улице, – добавляет он.
Г-споди, ну до чего же правильная, безоблачная жизнь, думаю я.
Но оказалось, что Наум Яковлевич много лет носил в себе… благодарность:
- Понимаете, я не знаю, сколько лет мне еще отпущено. Все, кому я рассказываю эту историю, произошедшую с моим близким знакомым, говорят мне: «Наум, ты не должен молчать об этом! Ты не представляешь себе, как редко такое случалось! Да таких людей по пальцам можно пересчитать!».
Был у меня старший друг, которого звали Моисей Борисович Запрудский. В 60-е годы прошлого века он руководил весьма почтенной организацией под названием «Горстройпроект». Он пригласил нас с женой на свой юбилей. Во время празднования он подсел ко мне и сказал:
- Наум, у нас начальником планового отдела работает Алексей Пантелеймонович Ковалев. А знаешь, он в начале 50-х спас мне жизнь.
- Как?!
- Это были страшные дни – разгар дела врачей. Все мы, евреи, готовились к самому худшему: к арестам или, «в лучшем случае», к высылке в Биробиджан. На работе нас всех согнали на партсобрание. Целью этого сборища было заклеймить меня как врага народа, вредителя, пособника мирового империализма и т. п. и, естественно, «для начал» исключить из партии. А исключение из КПСС – фактически волчий билет и для самого исключенного, и для всей его семьи. Подобным решением собрание обрекло бы нас на голодную смерть. Но тут случилось настоящее чудо: Алексей Пантелеймонович поднял руку и попросил слова. Он сказал: «Я позволю себе не согласиться с предыдущими выступающими. Мне кажется, Моисей Борисович в предыдущие годы показал себя как честный и порядочный человек, прекрасный работник». А дальше Ковалев сделал и простое и в то же время мудрое, предложение: «Давайте все-таки немного подумаем прежде, чем принять решение». И разбор моего дела отложили. А потом умер Сталин. «Врачей-вредителей» и весь еврейский народ вместе с ними оправдали. К моему делу больше, естественно, не возвращались. Я отделался легко: только работу потерял на несколько месяцев. Так в то тяжелое время дочь Ковалева, Нина, которая училась с моей дочкой Цилей еще в школе, «подбрасывала» нам деньги… Потом меня восстановили на работе, жизнь наладилась… Знаешь, ведь Ковалев рисковал и своей жизнью, и жизнью своей семьи: ведь у него тогда была жена, дочка Нина, зять, двое внуков. И ведь какой мудрец был, как понял суть той власти: предложил просто отложить вопрос. Сознавал: в России иногда протянуть просто время – это спасти чьи-то жизни. Вот так». |
