|
 Бывают люди, которые за свою жизнь успевают прожить как будто несколько жизней. И в каждой из них побывать в разной роли. И в каждой из этих ролей чувствовать себя совершенно по-новому.
Именно так можно охарактеризовать жизнь героини этого материала.
Передо мной сидит худенькая седая женщина с немного вьющимися волосами. Ей за восемьдесят, у нее ясные светлые глаза. Она просит в самом начале своего рассказа:
- Я согласилась на интервью с тем условием, что мое имя не будет названо.
Странно: в ее речи я слышу еле заметный акцент…
Я соглашаюсь. Она признается:
- Я почти ничего не вижу: перед моими глазами только контур вашей фигуры. И придвиньтесь поближе – я плохо слышу.
Первая жизнь
Первые четырнадцать лет – до 1941 года, как говорится, ничто не предвещало. Жили во Львове. Отец был служащим. Мать занималась дочерьми: нашей героиней и ее сестрой, которая была на два года младше. Дома говорили по-польски, хотя детей отдали в еврейскую гимназию. Девочек учили музыке. Кроме того, была гувернантка, которая занималась с сестрами немецким языком.
В начале июня ее отправили с детский санаторий – больше просто отдохнуть, чем лечиться.
- У вас было предчувствие, что вы больше никогда не увидите своих родителей?
- Никакого предчувствия не было. Прощались нежно, но буднично. У нас в семье были теплые отношения.. Правда, незадолго до отъезда я зашла в гости к своей приятельнице. И вдруг ее мама ни с того, ни с сего мне сказала: «Соня, не уезжай. Ты никогда не вернешься». Я поразилась такому мрачному пророчеству, но на веру его не приняла… Много лет спустя я узнала, что всю их семью немцы уничтожили. Они были богаты, поэтому у них вначале вытянули все ценности, обещая сберечь их жизни. А потом все равно убили… Как и моих родителей, и младшую сестру.
Она показывает машинописную справку, которую получила в ответ на свой запрос уже после войны. В документе говорится: в квартире, где прошло ее детство, перечисленные люди не живут, и соседи видели их в последний раз, когда их угоняли в концлагерь в начале войны…
 Вторая жизнь
- Детей из санатория стали увозить все дальше от линии фронта. Все плакали, потому что скучали по родным. И я, хоть была самая старшая, рыдала не меньше других, смотря на проезжавшие с запада теплушки, как и все, надеясь увидеть там маму и папу…
В конце концов, мы оказались в курорте Бердянске. Нас поселили рядом с квартирой главного санитарного врача курорта. Его женой была высокая красивая блондинка, тоже врач. Какова же была моя радость, когда она обратилась ко мне по-польски. Оказалось, она сама полька по национальности, а муж ее русский.
Мне в гигиенических целях обрезали косы, и теперь я плакала, боясь, что мама меня не узнает. А моя неожиданная покровительница успокаивала меня: «Не бойся, мама тебя всегда узнает».
В Бердянске мне вырезали аппендицит. Она передавала мне в окно палаты фрукты и сухарики. В день выписки мне сказали: «За тобой пришла мама!». Я, окрыленная, выбежала: меня ждала не мама, а все та же соседка. В тот момент я страшно ее ненавидела: злилась, что за мной явилась она, а не мама.
А немцы все наступали. Однажды к нам пришли и сказали, чтобы собирали вещи: нас повезут дальше, на восток.
Моя покровительница буквально приказала, как обычно, по-польски:
- Никуда не едь.
- Но мои вещи уже увезли на вокзал…
Короче говоря, вещи смогли вернуть, а документы получить не удалось. Это оказалось к лучшему, потому что эти прекрасные люди меня удочерили. Под шумок они очень быстро оформили свидетельство о рождении, в котором числились моими родителями. Фамилию мне дали мамину – польскую. Они все продумали: ей эта фамилия осталась от первого мужа, как и она, поляка, с которым у нее детей не было. Всем она говорила: я – ее дочь от первого брака. Этим легко объяснялось то, что я не говорила по-русски. Так я получила новые фамилию и отчество.
Я, дурочка, не понимала, как мне повезло, и все время плакала от тоски по своей семье. Шестилетний сын моих новых родителей очень мне сочувствовал: он подошел ко мне, протянул яблоко и сказал: «Ты не плачь, ладно?». Я согласилась пожить с ними при условии, что, когда за мной приедут родители, меня им сразу отдадут.
Отца должны были эвакуировать последним: он как санитарный врач контролировал продукты для армии. Но немцы все перли и перли. Мы оказались в мешке – уезжать было поздно. И мы остались. К тому времени квартиру разбомбили. Мы переехали в домик при СЭС. Там мы и пробыли почти четыре года – всю оккупацию. Хоть я внешне и не похожа на еврейку, меня на всякий случай из дома днем не выпускали. Гулять мне разрешали только ночью в закрытом со всех сторон заднем дворике…
Папа сказал, что мы не должны терять времени даром: все четыре года занимался со мной русским языком.
Сейчас только я понимаю, что эти чужие люди для меня сделали, и как они рисковали жизнями – своей и своего родного ребенка.
Я никогда, ни одной секунды не почувствовала, что я им неродная.
Третья жизнь
Домашние уроки не прошли даром: в 1946 году она поступила в медицинский институт на Украине. Судьба приготовила ей еще одну счастливую встречу: когда она училась на втором курсе, к ним на занятия зашел симпатичный парень – двоюродный брат одногруппницы, который приехал из Ленинграда погостить к родственникам…
Вскоре она вышла за него замуж и переехала в Ленинград. В 1953 году родился ее единственный сын.
Семья была счастливой и успешной. Муж, специалист в области физиологии, стал известным ученым. Она сама занималась наукой: защитила диссертацию. Сын пошел по стопам родителей…
Приемные мама и папа часто приезжали из Украины, когда сын был маленький: помогали нянчить внука. Больше всего они боялись: мальчик узнает, что они неродные бабушка и дедушка…
Четвертая жизнь
Он так и не узнал. До своей смерти от рака в 2002 году. Муж умер еще раньше – от инфаркта. Ушли и родители… У сына детей не было.
Так она осталась одна.
Правда, судьба приготовила ей еще одну счастливую встречу: оказалось, семья ее дяди осталась жива. Через двоюродных сестер, живущих в Израиле, она подала документы в Яд-ва-Шем на признание ее приемных родителей Праведниками мира. Недавно она получила медаль и почетную грамоту из Иерусалима. Теперь имена ее родителей высечены на Стене почета в Аллее праведников Яд-Вашем.
Она вздыхает и говорит со своим мягким польским акцентом:
- Таких людей больше нет…
|
